Дело было в студии

Пятница: 19:00

− Нет, по-всякому было, − задумчиво протянул Виктор Евгеньевич, пронзая пустым взглядом пустоту. – Был у нас случай один непростой.

− На этой студии?

− Нет, при Союзе еще. В конце 80-х все массово ринулись кооперативы регистрировать, ну и мы кое-где подшаманили с оборудованием, набрали друзей, помещение сняли. Грязное, небольшое, не то что эти хоромы. А там гласность, понимаешь, − не менее задумчиво протянул Евгеньевич, доставая зажигалку из кармана.

Вообще, курить в студии было строго-настрого запрещено с прошлого года, но одиночные пикеты под кабинетом гендира вылились в три пепельницы, разложенные по студии.

− Там, понимаешь, гласность, − продолжал Виктор Евгеньевич выдавливать фразы, перемешенные с дымом. – Люди ломанулись искусством заниматься. Самые разные люди, тут тебе и рок, и блюз и фолк всякий, какие-то патриоты с украденными западными сэмплами. Нам-то плевать было по большому счету, искусством мы назанимались уже, денег хотели. Не то что мы сильно нуждались, аренда тогда ничего не стоила. Но страна менялась, время стало другое, понимаешь. Молодые были, денег хотели.

Виктор замолчал, о чем-то задумавшись.

− Так что там, случай какой?

− Да, случай был, − оживленно затараторил мой собеседник, судорожно разыскивая пепельницу. – Тогда рок-групп развелось очень много. Они и раньше были, квартирники в основном, сейчас нет такого, тогда цензура мешала. А тут развернулись. Славы хотели. К нам из Подмосковья коллектив приехал, мы так наелись с ними, что хотели бросить всё.

− Настолько плохо?

− Так слушай, − деловито заявил Виктор. – Вот представь две сухие дощечки. Просто две, абсолютно сухие деревяшки. Вот взять их, деревяшки эти, и начать быстро-быстро тереть друг о друга около твоего уха. Тереть, тереть, тереть, быстро.

Я непонимающе наблюдал, как Виктор, с сигаретой в зубах, изображает руками два предмета, с остервенением натираемые друг о друга.

− Его голос напоминал сухую, трескучую древесину. Этот звук пробирал нас до дрожи, мы не могли разобрать его пение, он просто…скрипел. Четыре часа мы наблюдали этот скрип, поскольку солист заявил, что хочет добиться идеального звука и раз по десять перезаписывал партию, которую сам предварительно называл «ну ни чё так».

− Одну песню?

− Одну. То полбеды, на самом деле, поскольку на второй присоединилась его жена. Ей надо было бэки прописать. Студия тогда была устроена так, что они нас при записи не видели, стекол не было, мы в другой комнате сидели. И мы тогда пришли к выводу, что они нашли друг друга по голосу. Потому что если он напоминал скрипучее дерево, то она пыталась брать высокие регистры, не умела, но пыталась, от чего звук напоминал скрежет вилкой по тарелке. «Ну ни чё так», «ну ни чё так», и скрип, скрежет, они вполне могли вдвоем имитировать звуки производственного процесса на любом предприятии.

− Слышал, что ЦРУ как-то использовало песню Бритни Спирс для пыток в Гуантаномо, мол, задом-наперед поставили и крутили на высокой скорости в наушниках, − мой опыт не столь богат, но свои пять копеек вставить удалось.

− Да, известная история, − чуть поутих Виктор Евгеньевич – Тут понимаешь, музыка у них хорошая была, да и сами не плохие, альбом концептуальный писали. Но мы столько лет проработав с академическими голосами от такой самодеятельности попали в неловкую ситуацию, поскольку не знали, что делать.

− И чем кончилось?

− Да записали, свели, всё нормально. Тогда оборудования особо богатого не было, все понимали, что возможности ограничены. Это вот сейчас у вас боль головная, и что делать с этой певицей я не представляю. Скоро к вам немые приходить будут, вокал записывать. А Кате что, ей платят, она довольна.

− Так что нам с этим делать? Я думал в конце истории будет хитрый выход из ситуации или что-то вроде, − я улыбался, надеясь на внезапное откровение Виктора, штрих, что решит наши проблемы. По крайней мере, таковой мне виделась логика этого рассказа.

− А я рассказываю не для поучения, − серьезным тоном произнес Виктор, резко встав с кресла. – Здесь нечего делать, иди объясняй Кате, пусть сама думает.

− Так может вместе? Две головы…

− Нет, моя голова домой пойдет, − Виктор оборвал меня на полуслове, явно довольный собственным остроумием. – У меня сын, Славка, ему шесть, он, когда ёлочку поёт, то это выглядит менее фальшиво. Что делать с этой, как там её.

− Маргарита.

− Да, Маргаритой. Тут только с Катей говорить, понимаешь. Работать с этим нельзя.

Пятница: 19:20

Прогулочным шагом я направлялся к кабинету генерального директора. Я готов был поддаться любой идее, любому мимолетному образу, обещающему выход из ситуации, лишь бы развернуться и уйти отсюда. Однако мыслей не было, ни плохих, ни хороших – все идеи были оставлены в районе между микшером и пепельницей.

Екатерина Фёдоровна не была плохим человеком, отнюдь, её трудолюбие было не раз воспето рядовыми сотрудниками. Она могла прийти с утра со всеми своими детьми, молча наблюдать запись гитарной партии в течение часа, а затем полтора часа отчитывать, за, дескать, безыдейный подход к созданию музыки.

- Ты дурак? – Катя зашла с козырей. – Как это вы ничего не сделали?

Я стоял точно школьник в учительской, скрестив руки за спиной. При желании я мог бы сделать пару кругов внутри кабинета – до того он был просторным.

- Я повторяю, ты дурак? Как это вообще возможно. Может мне саунд-продюсера пригласить, чтобы в затылки вам дышал? А что Евгенич? Это ведь его работа, почему он не следит.

- Он ушел полчаса назад.

Она полностью отстранилась от бумаг, положила ручку, и приготовилась к броску – если Виктор Евгеньевич ушел, не воспользовавшись привилегией старейшего сотрудника, то всё действительно плохо.

Нам всегда казалось, что в дурном расположении духа рыжие волосы Екатерины Федоровны наливались огнем сверх меры – они рыжели чуть ли не на глазах, а рыжесть росла пропорционально её голосу. Ей легко давались высокие ноты, и хотя эстрадная карьера не сложилась по семейным обстоятельствам, карьера административная сложилась полностью. О силе её голоса знали все без исключения.

- Так, а я по вашему кто, МЧС? У меня своей работы полно, я не могу еще и за пультом торчать.

- Дело не в технической части. И не в помощи, - я пытался сформулировать максимально точно, но получалось плохо, речь разбивалась на связки слов, будто я где-то потерял запятые. – Здесь нужно отказываться от работы. Евгенич сказал, что надо поговорить с клиентом. Переписать полностью всё с вашим участием. Или отказаться.

Последнее слово я произнес, проглотив половину букв. Это действительно ужасное предложение, отказаться от клиента после заключения договора, оплаты и проделанной работы.

Катя молчала, методично пропиливая взглядом дырку меж моих глаз. Она не издала ни единого звука за следующую минуту, будто пыталась проникнуть в ворох моих мыслей, выудив оттуда правду – никто ведь с такими предложениями к ней ранее не заявлялся.

- Может мне от тебя отказаться, что скажешь? Может расстанемся, только бланк заявления найду, дай мне минутку.

- Моей вины здесь нет.

- Так, давай разбираться. К вам пришла девушка, верно. Вы записали сессию. Спустя два дня ты приходишь и утверждаешь, что нужно отказаться. Это как понимать? Что-то с оборудованием? Кто-то налажал, материал сгорел, что-то не подключили и звук хреновый…

Я полез в карман за фулл-хаусом. Было бы глупо заявляться с таким предложением без доказательств, заранее переброшенных на телефон. Там было три файла – рабочая версия вокала, минус и чудовище, являющее собой сведенный материал.

Включив запись, я почувствовал облегчение и присел. Катя замолчала, внимательно вслушиваясь. Грязно выругавшись после вокальной партии, она взяла телефон, нажав на кнопку повтора. Спустя несколько минут она встала, порывшись в столе нашла мониторные наушники, подключила, продолжив внимательно прислушиваться, то и дело переключая дорожки.

Это продлилось минут десять, в полной тишине Екатерина Федоровна знакомилась с новым для себя, выпускницы музыкального училища, явлением – певицы, что не только не попадает ни в ноты, но еще и в темп, задыхается посреди куплета, не слышит музыки и вообще не обладает какими бы то ни было вокальными данными.

- Какого хрена, - прервала молчание Катя. – Это что такое? Почему никто ей не помог?

Это было риторическое вопрошание, поскольку ясно, что помочь здесь может только эвтаназия.

- А автотюн? Покрутите как-нибудь, ноты подтяните. Просевшие слова можно перезаписать.

- Автотюн тут не помогает, - я развалился на кресле, чувствуя победу. – Мы переделывали абсолютно всё, звук получался, не знаю, будто слепленный из разных кусков, синтетический.

В кабинете снова повисло молчание, прерываемое только шумом шоссе, раскинутым за окном.

- Как вы такое вообще допустили? Сделайте больше дублей, несколько дорожек пустите, составьте что-то нормальное, подтяните ноты.

- Мы даже темп меняли на отдельных отрезках, она в такт не попадала.

- Так записали бы больше! – одновременно громко и жалобно произнесла Катя.

- Она пришла записать три трека, на что потратила полчаса времени. Каждую запись прослушала, сказала, что звук хороший, а наша задача, блин, молча свести с музыкой, и не давать ей советы, мол, ей нужна студия, а не уроки вокала. По два дубля на первую песню, и один на последнюю. Затем ей позвонили и она ушла. На уговоры не поддавалась. После записи поехала к режиссеру, клип снимать будет.

- На эту песню?

- Да. В понедельник нужна запись.

Екатерина Федоровна принялась судорожно перелистывать список телефонных контактов. Мне снова показалось, что её волосы наливаются красками.

- Может её эмоциональный фон как-то связан с меланином, - думал я, – не может же это быть оптической иллюзией. Может организм как-то вырабатывает. Надо бы погуглить.

Было очень интересно наблюдать за телефонными переговорами Кати. Тембр её голоса менялся с милостивого на требовательный и наоборот, в зависимости от набранного номера. Наконец, в разговоре проскочил Александр – муж или спонсор нашей певицы, с ним Катя говорила на вы, спокойно и последовательно объясняя причину звонка. Наконец, она, глубоко вздохнув, положила телефон.

- Из-за вашей нерешительности мне пришлось позвать специалиста по вокалу, саунд продюсера и поговорить с её…я не знаю, кем он ей приходится. Они приедут в понедельник утром, - спокойным тоном произнесла Екатерина, что было больше похоже на приведение в порядок мыслей, нежели прямую постановку задачи. – В понедельник запишем как надо.

Удовлетворительно покачав головой, я привстал с кресла, победным шагом удаляясь в сторону двери.

Понедельник. 8:15

В студии находились семь человек – ровно на шесть больше, чем должно было там находиться. Рабочий день начинался в девять, но форс-мажор подтолкнул Катю вызвонить всех еще в воскресенье, обязав прийти в студию вовремя, или не приходить вообще.

Помимо меня, Кати и Виктора Евгеньевича по студии деловито расхаживал Роман, молодой саунд-продюсер из Питера, чьи глубокие познания о современной музыке шли в разрез с пристрастием к алкоголю. Что, тем не менее, не волновало Катю, поскольку он был действительно отличным специалистом.

Наш звукорежиссер Иван спокойно курил в коридоре вместе с приглашенным специалистом по вокалу Анастасией. Седьмым человеком была уборщица, Лидия Константиновна, то и дело заглядывающая на студию в поисках пепельниц. Она единственная должна была находиться здесь раньше девяти часов, и широко улыбалась, когда встречалась с нашими оплывшими после выходных лицами.

Наконец, гости пришли. Их союз выглядел немного карикатурно – невысокий и полный мужчина шел за руку с очень высокой – сантиментов 10 давали каблуки и амбиции – темноволосой девушкой. Её внешний вид был хорошим доказательством немалого прогресса отечественной медицины.

Мужчина раскрыл ладонь, а Маргарита, будто по команде, быстро упорхнула в сторону нас. Катя немедленно рванула в сторону клиента, приветственно протягивая руку, приглашая присесть.

Маргарита приближалась к нам. Её непоколебимая осанка кончалась в районе бедер, что не переставая гуляли из стороны в сторону – стоило признать, что до момента открытия рта, она выглядит вполне соответственно своему статусу.

- Всем привет! У меня появилась новая идея. Клип мы будем снимать в ОАЭ, а режиссер сказал, что песня должна быть подходящей. Я подумала и поняла – мне нужно что-то легкое! Солнечное! – она описала в воздухе круг, должно быть, напоминающий солнце.

– Нужна другая музыка, слова, и петь надо по-другому. У меня две подруги в этом году снимали в ОАЭ, это тренд. Надо что-нибудь восточное. И рэпер нужен.

- Рэпер? – вопросительным, но недостаточно эмоциональным, будто привыкшим к такой смене задач тоном, спросил Александр. – Мы об этом не говорили.

- Мы ехали сейчас, по радио песня была, там девушка поет и рэпер, вспомни. Только сейчас поняла, именно такое и надо. У вас есть рэпер? Тогда прямо сейчас и запишем, а то торопимся – она обратилась к Кате, переведя взгляд.

Екатерина смотрела на неё жалобным взглядом, не решаясь ответить. В её голове читались попытки понять, где искать рэпера в восемь утра понедельника.

- Но рэпер нужен не обычный. Я тут подумала, клип же будет, надо чтобы он был как бы оттуда, из ОАЭ, ну или похож хотя бы. Экзотический должен быть, он будет меня дополнять, не только рэпом, но и внешним видом. – Поучительным тоном закончила певица, явно в восторге от столь сложной ассоциативной связи.

Катя потянулась к телефону, я к пепельнице, уборщица к выходу – рабочая неделя началась.

С наилучшими пожеланиями не прикусить язык!

И спасибо, если поделитесь историей.